Таким образом, нигилистическая мечта «позитивна» по своему направлению. Но истина требует, чтобы мы рассматривали ее в соответствующей перспективе: не сквозь розовые очки нигилиста, но с реалистической позиции, которую нам обеспечивает близкое знакомство нынешнего века с явлением нигилизма. Вооружившись знаниями, которые дает это знакомство, и христианской истиной, позволяющей правильно их расценить, попытаемся посмотреть, что скрывается за фасадом нигилистических фраз.
В такой перспективе те фразы, которые представляются нигилисту целиком и полностью «позитивными», предстают перед православным христианином в ином свете, как положения программы, кардинально отличной от той, которую излагают апологеты нигилизма.
1. РАЗРУШЕНИЕ СТАРОГО ПОРЯДКА
Первое и наиболее очевидное положение программы нигилизма - это разрушение старого порядка. Старый порядок был почвой, питавшейся христианской истиной; туда, в эту почву, уходили корни человечества. На этой истине были основаны все его законы и установления и даже обычаи, они должны были учить ей: его здания строились во славу Божию и служили очевидным знамением Его порядка на земле; даже в общем «примитивные», но естественные жизненные условия служили (хотя, конечно, ненамеренно) напоминанием о смиренном положении человека, о его зависимости от Бога в тех немногих земных благословениях, которыми он был наделен, о том, что его истинный дом находится там, далеко, за «долиной слез», в Царствии Небесном. Поэтому, чтобы война против Бога и истины была успешной, требуется разрушение всех элементов этого старого порядка, именно тут вступает в силу особая нигилистическая «добродетель» насилия.
Насилие представляет собой уже не один из побочных аспектов нигилистической революции, но часть ее содержания. Согласно марксистской «догме», «сила - повивальная бабка любого старого общества, беременного новым». Революционная литература изобилует призывами к насилию, даже некоторым экстазом перед перспективой его применения. Бакунин будил «дурные страсти» и призывал к высвобождению «народной анархии» в процессе «всеобщего разрушения», его «Катехизис революционера» - это азбука безжалостного насилия. Маркс ревностно защищал «революционный террор» как единственное средство для ускорения прихода коммунизма, Ленин описывал «диктатуру пролетариата» как «господство, не ограниченное законом и основанное на насилии».
Демагогическое возбуждение масс и использование низменных страстей издавна и по сию пору являются общепринятой нигилистической практикой. В нашем веке дух насилия нашел наиболее полное воплощение в нигилистических режимах большевизма и национал-социализма, именно этим режимам приписывалась главная роль в выполнении нигилистической задачи разрушения старого порядка. Каковы бы ни были их психологические различия и исторические «события», поставившие их в противоборствующие лагеря, в своем безумном стремлении выполнить эту задачу они оказались союзниками. Большевизм сыграл даже более решающую роль, поскольку оправдывал свои чудовищные преступления псевдохристианским, мессианским идеализмом, который вызывал у Гитлера лишь презрение. Роль Гитлера в нигилистической программе была более специфичной и провинциальной, но тем не менее столь же существенной. Даже в провале, вернее, именно в провале его мнимых целей нацизм послужил выполнению этой программы. Помимо тех политических и идеологических преимуществ, которые предоставил коммунистическим властям нацистский «антракт» в европейской истории, - принято ошибочно считать, что коммунизм, хотя и представляет собой зло, но не такое большое, как нацизм, - нацизм выполнил и другую, более очевидную и прямую функцию. Ее пояснил Геббельс в своем выступлении по радио в последние дни войны:
«Ужас бомбежки не щадит ни домов богатых, ни домов бедных, пока не падут окончательно последние классовые барьеры... Вместе с памятниками искусства разлетелись в щепки последние препятствия на пути выполнения нашей революционной задачи. Теперь, когда все в руинах, нам придется перестраивать Европу. В прошлом частная собственность держала нас в буржуазных тисках. Теперь бомбы вместо того, чтобы убить всех европейцев, разнесли лишь тюремные стены, в которых они томились. Пытаясь уничтожить будущее Европы, враг сумел лишь разбить вдребезги ее прошлое, а с ним ушло все старое и отжившее».
Таким образом, нацизм и его война сделали для Центральной Европы (менее очевидно - для Западной) то, что сделал большевизм для России, - они разрушили старый порядок и расчистили путь для построения «нового». Большевизму несложно было принять эстафету от нацизма, и в течение нескольких лет вся Центральная Европа перешла под власть «диктатуры пролетариата», к которой столь хорошо подготовил ее нацизм.
Нигилизм Гитлера был слишком чистым, несбалансированным и потому сыграл лишь негативную, подготовительную роль во всей нигилистической программе. Его роль, как и чисто негативная роль первого этапа большевизма, теперь завершена, следующий этап принадлежит власти, имеющей более сложное представление о революции в целом, советской власти, которую Гитлер наградил своим достоянием в словах: «Будущее принадлежит только более сильной восточной нации».
2. СОЗДАНИЕ «НОВОЙ ЗЕМЛИ»
Однако пока нам не придется иметь дело только с будущим, то есть с целью революции; между революцией разрушения и земным раем лежит еще переходный период, известный в марксистском учении как «диктатура пролетариата». На этом этапе мы можем познакомиться с позитивной, «конструктивной» функцией насилия. Нигилистическая советская власть наиболее безжалостно и систематично стремилась к развитию этого этапа, впрочем, ту же самую работу производили и реалисты свободного мира, вполне преуспевшие в преобразовании и низведении христианской традиции до системы, способствующей развитию прогресса. У советских и западных реалистов один и тот же идеал, только первые стремятся к нему с прямодушным рвением, а вторые спонтанно и спорадически; эта политика не всегда проводится правительством, но всегда им вдохновляется, и опирается она более на индивидуальную инициативу и амбиции. Всюду реалисты ищут тотально «новый порядок», построенный исключительно на человеке, освобожденном от ига Божественного, и зиждущийся на руинах старого порядка, чье основание было Божественным. Вольно или невольно - революция нигилизма принимается, и трудом деятелей всех областей по обе стороны «железного занавеса» поднимается новое, чисто человеческое царство. Его апологеты видят в нем неслыханную доселе «новую землю», землю, используемую, направляемую, организованную для блага человека, против истинного Бога.
Нет места, безопасного от посягательств этой империи нигилизма; всюду люди, не зная тому причину или лишь смутно о ней догадываясь, лихорадочно трудятся во имя прогресса. В свободном мире, возможно, их заставляет заниматься такой лихорадочной деятельностью боязнь пустоты, horror vacui. Эта деятельность позволяет им забыть тот духовный вакуум, который сопровождает всякую обмирщенность. В коммунистическом же мире до сих пор все еще большую роль играет ненависть к реальным и воображаемым врагам и - главным образом - к Богу, Которого «низвела» с Престола их революция: эта ненависть заставляет их переделывать весь мир вопреки Ему. И в том и в другом случае этот мир без Бога, который пытаются устроить люди, холоден и бесчеловечен. Там есть только организация и производительность, но нет любви и благоговения. Стерильная «чистота» и «функционализм» современной архитектуры могут служить типичным выражением такого мира; тот же дух присутствует и в болезни всеобщего планирования, выражающейся, например, в «контроле рождаемости», в экспериментах, направленных на контроль наследственности, контроль сознания или рост благосостояния. Некоторые обоснования подобных схем опасно близки к явному безумию, где уточнение деталей и техники доведено до поразительной бесчувственности, к той бесчеловечной цели, которой они служат. Нигилистическая организация, тотальное преобразование всей земли и общества посредством машин, современной архитектуры и дизайна и бесчеловечной философии «человеческой инженерии», которая им сопутствует, представляет собой последствие неуместного употребления индустриализма и технологии, которые являются носителями обмирщенности; это употребление, если оно бесконтрольно, может привести к их полной тирании. Здесь мы видим применение на практике этого этапа развития философии, которого мы коснулись в главе 1 (см. предисловие), а именно преобразование истины во власть. То, что представляется безобидным в философском прагматизме и скептицизме, совсем иначе проявляется у тех, кто планирует сегодняшний день. Потому что если нет истины, то власть не знает границ, кроме тех, что диктует ей среда, в которой она действует, или другая, более сильная власть, противостоящая ей. Власть современных приверженцев «планирования», если ей ничто не противостоит, не остановится, пока не дойдет до своего естественного завершения - режима тотальной организации.
Такова была мечта Ленина: прежде чем диктатура пролетариата достигнет своей цели, «все общество будет одной конторой, одной фабрикой, с равенством труда и равенством оплаты». На нигилистической «новой земле» вся человеческая энергия должна быть отдана мирским интересам, вся человеческая среда и каждый объект в ней должны служить цели «производства» и напоминать человеку, что его счаcтье обретается единственно в этом мире: то есть должен быть установлен абсолютный деспотизм обмирщенности. Такой искусственный мир, построенный людьми, «устраняющими» последние остатки Божественного влияния в мире и последние следы веры в Бога, обещает быть столь всепоглощающим и всеобъемлющим, что человек даже не сможет видеть, воображать или хотя бы надеяться, что существует хоть что-то за его пределами. С нигилистической точки зрения, это будет мир совершенного «реализма» и полного «освобождения», а в действительности это будет огромная и самая приспособленная тюрьма, когда-либо известная людям, по точному выражению Ленина, от которой «нельзя будет никак уклониться, некуда будет деться».
Власть мира, которой нигилисты доверяют так, как христиане доверяют Богу, никогда не сможет освободить, она сможет только поработить. Лишь Христос, Который «победил мир» (Ин. 16, 33), освобождает от этой власти, освобождает тогда, когда она становится практически абсолютной.
3. ФОРМИРОВАНИЕ «НОВОГО ЧЕЛОВЕКА»
Разрушение старого порядка и построение «новой земли» не единственные и даже не самые главные положения исторической программы нигилизма. Они представляют собой только подготовительный этап к деятельности более значительной и более зловещей, чем они сами, а именно - к «преобразованию человека». Так, псевдоницшеане Гитлер и Муссолини мечтали о том, чтобы с помощью «творческого» насилия выковать человечество «более высокого порядка». Розенберг, пропагандист Гитлера, говорил: «Создать из мифа о новой жизни новый человеческий тип - вот в чем состоит миссия нынешнего века». Нацистская практика наглядно показала нам, что/ это за «человеческий тип», и мир, казалось бы, отверг его как жестокий и бесчеловечный. Однако «массовое изменение человеческой природы», к которому стремится марксизм, мало чем от него отличается. Маркс и Энгельс пишут весьма недвусмысленно: «Как для производства коммунистического сознания в массовом масштабе, так и для успеха в достижении самой цели необходимо массовое изменение людей, изменение, которое произойдет в практическом действии, в революции: революция необходима не только потому, что нельзя свергнуть правящий класс каким-то иным образом, но еще и потому, что тот класс, который будет его свергать, может сделать это только в революции, избавившись от всего навоза веков и подготовившись к тому, чтобы заново основать общество».
Оставив на время вопрос о том, какого рода человек будет произведен этим процессом, обратим особое внимание на используемые средства: это снова насилие, которое необходимо для формирования «нового человека» не менее, чем для построения «новой земли». Впрочем, оба тесно связаны между собой в детерминистской философии Маркса, так как «в революционной деятельности изменение “я” совпадает с изменением обстоятельств»6. Изменение обстоятельств или, точнее, процесс их изменения посредством революционного насилия преобразует и самих революционеров. Видя то магическое действие, которое производит в человеческой природе потворство страстям - гневу, ненависти, негодованию, стремлению к господству, Маркс и Энгельс, как и их современник Ницше, а после них Ленин и Гитлер, признают мистичность насилия. В этом отношении нам следует вспомнить о двух мировых войнах, чье насилие помогло уничтожить старый порядок и прежнее человечество, уходящее корнями в устойчивое, традиционное общество, и сыграло большую роль в создании нового человечества, человечества без корней, которое так идеализировал марксизм. Тридцать лет нигилистической войны и революции с 1914 по 1945 годы создали идеальные условия для взращивания «нового человеческого типа».
Для современных философов и психологов, несомненно, не секрет, что в наш век насилия человек сам изменяется не только под влиянием войны и революции, но под влиянием практически всего, что претендует на то, чтобы быть «современным» и «прогрессивным». Мы уже приводили в пример наиболее поразительные формы нигилистического витализма, чей совокупный эффект рассчитан на то, чтобы лишить корней, целостности, «мобилизовать» личность, подменить ее равновесие и корни бессмысленным стремлением к власти и движению, а нормальные человеческие чувства нервным возбуждением. Деятельность нигилистического реализма как на практике, так и в теории проходила параллельно и дополняла деятельность витализма, включающую стандартизацию, упрощение, специализацию, механизацию, дегуманизацию: ее цель - низвести личность до простейшего, низменного уровня, сделать ее рабой своей среды, идеальным рабочим на мировой фабрике Ленина.
Все эти наблюдения являются сегодня общим местом: о них написаны сотни томов. Многие мыслители способны увидеть явную связь между нигилистической философией, низводящей реальность и человеческую природу до возможно простейших понятий, и нигилистической практикой, подобным же образом умаляющей конкретного человека; немало и таких, кто понимает всю серьезность и радикальность подобного «низведения» и видит в нем качественное изменение человеческой природы, как пишет об этом Эрик Кахлер: «Непреодолимое стремление к разрушению и обесцениванию человеческой личности... явственно присутствующее в самых разнообразных направлениях современной жизни: экономике, технологии, политике, науке, образовании, психологии, искусстве, - представляется столь всеобъемлющим, что мы вынуждены признать в нем настоящую мутацию, видоизменение всей человеческой природы». Но из тех, кто все это понимает, весьма немногие осознают глубинное значение и подтекст этого процесса, поскольку он принадлежит области богословия и лежит за пределами простого эмпирического анализа, а также не знают они и лекарства против него, так как это лекарство должно быть духовного порядка. Только что процитированный автор, например, надеется на переход к «некоему супериндивидуальному существованию», тем самым лишь доказывая, что его мудрость не поднимается над «духом века сего», выдвигающего идеал «суперчеловека».
Что в действительности представляет собой этот «мутант», этот «новый человек»? Он человек без корней, оторванный от своего прошлого, которое разрушил нигилизм, сырье для мечты всякого демагога, «свободный мыслитель» и скептик, закрытый для истины, но открытый для любой новой интеллектуальной моды, потому что сам он не имеет собственного интеллектуального основания, и искатель «нового откровения», готовый поверить всему новому, потому что истинная вера в нем уничтожена, любитель планирования и экспериментов, благоговеющий перед фактом, поскольку от истины он отказался, а мир представляется ему обширной лабораторией, в которой он свободен решать, что «возможно», а что нет. Это автономный человек, под видом смирения просящий только того, что принадлежит ему по праву, а на деле исполненный гордости и ожидающий получить все, что ни есть в мире, где ничто не запрещено внешней властью. Он - человек минуты, без совести и ценностей, находящийся во власти сильнейшего «стимула», «бунтарь», ненавидящий любое ограничение и власть, потому что он сам себе свой единственный бог, человек массы, новый варвар, умаленный и упрощенный, способный только на самые элементарные идеи, однако презирающий любого, кто только упомянет о чем-либо высшем или заговорит о сложности жизни.
Все эти люди составляют как бы одного человека - человека, чье формирование было целью нигилизма. Однако простое описание не даст о нем полного представления, надо видеть его образ. И такой образ существует, его можно найти в современной живописи и скульптуре, возникших по большей части с конца Второй мировой войны и как бы облекших в форму реальность, созданную кульминацией эры нигилизма.
Казалось бы, в этом искусстве вновь «открыта» человеческая форма, из абсолютной абстракции вырисовываются наконец различимые очертания. В результате мы получаем «новый гуманизм», «возвращение к человеку», и что во всем этом самое важное, в отличие от многих других художественных школ XX века, это не искусственное изобретение, чья сущность скрыта за облаком иррационального жаргона, но самостоятельное произрастание, глубоко уходящее корнями в душу современного человека. Так, например, работы Альберто Джакомети, Жана Дюбуффе, Франциса Бакона, Леона Голуба, Хозе Луиса Куэваса8 являются истинным современным искусством, которое, сохраняя беспорядочность и свободу абстракции, перестает быть простым убежищем от реальности и пытается решить вопрос о «человеческом предназначении».
Но к какого рода человеку «возвращается» это искусство? Это, уж конечно, не христианин, не образ Божий, потому что «ни один современный человек не может поверить в Него», это и не «разочаровавшийся» человек прошедшего гуманизма, которого все «передовые» мыслители считают дискредитировавшим себя и отжившим. Это даже не человек кубистского и экспрессионистского искусства нашего века, с искаженными формами и природой. Он начинается как раз там, где заканчивается это искусство; это попытка войти в новую область, изобразить «нового человека».
Православному христианину, которого интересует истина, а не то, что считает модным или утонченным нынешний авангард, не потребуется долго думать, чтобы проникнуть в секрет этого искусства: в нем вообще нет человека, это искусство недочеловеческое, демоническое. Предметом этого искусства является не человек, но некое низшее существо, поднявшееся - по словам Джакометти, «вышедшее» - из неведомых глубин.
Тела, в которые облекается это существо, - а во всех своих метаморфозах это одно и то же существо - не обязательно искажены до неузнаваемости; изломанные и расчлененные, они часто более реалистичны, чем изображения человеческих фигур на более раннем этапе современного искусства. Очевидно, что это существо не было жертвой неистового нападения, но родилось таким искаженным, настоящий мутант. Нельзя не заметить сходства между некоторыми изображениями этого существа и фотографиями уродливых младенцев, родившихся за последние годы у тысяч женщин, принимавших во время беременности препарат талидомид (Thalidomide), и это не последнее из подобных чудовищных совпадений. Еще больше, чем тела, нам скажут лица этих существ. О них нельзя сказать, что они выражают безнадежность, потому что это означало бы приписать им некоторую человечность, которой у них нет. Это лица существ, более или менее приспособленных к миру, который они знают, миру не то чтобы враждебному, но совершенно чуждому, не бесчеловечному, но ачеловечному. Агония, гнев и отчаяние раннего экспрессионизма здесь как бы застыли; они отрезаны здесь от мира, к которому раньше имели, по крайней мере, отношение отрицания, теперь им нужно создать свой собственный мир. В этом искусстве человек не является уже даже более карикатурой на себя самого, он уже не изображается в муках духовной смерти, подвергающимся нападкам мерзкого нигилизма нашего века, который метит не только в тело и душу, но в саму идею и природу человека. Нет, все это уже прошло, кризис позади, ныне человек мертв. Новое искусство празднует рождение нового вида, существа из самых глубин, недочеловека.
Мы слишком долго говорили об этом искусстве, несоизмеримо долго по сравнению с его внутренней ценностью. Его свидетельство безошибочно и очевидно для тех, кто имеет глаза: эта выраженная абстрактно реальность представляется невероятной. Да, нетрудно было бы объявить фантазией «новое человечество», которое предвидели Гитлер и Ленин, и даже замыслы весьма уважаемых среди нас нигилистов, спокойно обсуждающих проблемы научного взращивания «биологического суперчеловека» или составляющих утопию формирования «нового человека» при помощи узкого «современного образования» и строгого контроля сознания, представляются маловероятными и лишь немного зловещими. Но столкнувшись с реальным образом «нового человека», образом жестоким и отвратительным, столь непреднамеренно, но весьма настойчиво возникающим в современном искусстве, получившим в нем такое широкое распространение, мы были застигнуты врасплох, и весь ужас современного состояния человека поражает нас так глубоко, что мы нескоро сможем его забыть.
|
||||||
07 / 09 / 2006
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http :// www . allbest . ru /
Тема нигилиста в русской литературе XIX века - Базаров, Волохов, Верховенский: опыт литературоведческого сопоставления
Введение
Глава 1. Нигилизм как социокультурное явление в России второй половины XIX века
1.1 Исторический и бытовой аспекты нигилизма
1.2 Русский нигилизм как идеология и философия
Глава 2. Базаров как первый нигилист в русской литературе
2.1 Комплексный портрет Евгения Базарова и его воззрения
2.1.1 Евгений Базаров и народ. Суть базаровского нигилизма
2.1.2 Базаров в отношениях с окружающим обществом
2.2 Тургенев и Базаров: герой-нигилист в оценке автора
Глава 3. Гончаровская версия нигилизма: Марк Волохов
3.1 «Обрыв» как антинигилистический роман
3.2 Образ Марка Волохова в окончательной редакции романа
3.3 Волохов и Базаров: нигилист Гончарова в сопоставлении с нигилистом Тургенева
Глава 4. Нигилист глазами Достоевского: Петр Верховенский
4.1 «Бесы» как роман-предупреждение: мировоззренческая позиция Достоевского
4.2 Личность Петра Верховенского. Верховенский как «бес»-нигилист
4.3 Базаров, Волохов, Верховенский: общее и различное
Заключение
Список использованных источников и литературы
Приложение
Введение
Вторая половина XIX века - особый период в истории России. Это время проведения реформ, затронувших все общественные сферы страны. Одно из главных преобразований - отмена крепостного права Александром II. После проведения данной реформы по стране прошла волна крестьянских восстаний. Вопросы, связанные с переустройством России и с ее будущим, волновали всех - консерваторов, либералов- западников и революционных демократов. Это был период обострения общественной борьбы, в ходе которой еще более активно формировались основные идейные направления. К этому времени ряды русской литературной интеллигенции пополнились представителями сословия разночинцев. Среди них - знаменитые русские писатели и критики, например Ф.М. Достоевский (разночинец по матери), Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Н.Н. Страхов и другие.
Известно, что в литературе второй половины XIX века господствовало такое направление, как реализм, требовавшее наиболее объективного изображения действительности. Издавались различные журналы, становившиеся ареной политической борьбы между демократами, либералами и консерваторами. В литературе появляется образ активного радикального демократа, «нового человека», но трактуется он по-разному в зависимости от позиции авторов. В данной работе мы обращаемся к творчеству таких великих русских писателей, как И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, Ф.М. Достоевский, поместивших в центр своих знаменитых романов - «Отцы и дети», «Обрыв», «Бесы» - образ героя-нигилиста.
Актуальность и новизна темы нашего исследования заключаются в том, что, несмотря на неоднократное обращение исследователей к образам нигилистов в русской литературе, до сих пор не было цельного исследования, в котором подробно и обстоятельно, на широком культурно-историческом фоне сопоставлялись бы три героя-нигилиста из трех названных романов. Также в нашей работе мы рассматриваем мировоззренческую позицию каждого из романистов в отношении нигилистического движения, выявляя общее и различное в способе изображения ими этого движения и его представителей.
Сопоставление трех нигилистов из трех великих русских романов с учетом мировоззренческой позиции их авторов, продиктовавшей им подход к изображению этого исторического типа, и является главной целью нашей работы.
В ходе исследования перед нами были поставлены следующие задачи :
Проследить историю возникновения и бытования в культуре такого понятия, как нигилизм;
Изучить вопрос, связанный с появлением термина «нигилизм» в России и эволюцией его значений до момента написания романа И.С. Тургенева «Отцы и дети»;
С максимальной полнотой описать историю создания романов «Отцы и дети», «Обрыв», «Бесы» с учетом мировоззренческой и политической позиции Тургенева, Гончарова и Достоевского в период их написания.
Объект нашего исследования - художественные способы изображения героев-нигилистов Тургеневым, Гончаровым, Достоевским, продиктованные их идеологической позицией.
Многие исследователи, критики и философы обращались к данным авторам и их романам, анализировали их историческую, философскую и социальную значимость. Соответственно, степень разработанности данной темы достаточна велика. В XIX веке - это Н.Н. Страхов, М.Н. Катков, Д.Н. Овсянико-Куликовский, на чьи труды мы в значительной мере опираемся и ссылаемся в своем исследовании. В начале XX столетия многие русские философы оценивали произведения второй половины XIX века с иной, «пророческой» точки зрения, и здесь, несомненно, главным источников для нас является историко-философское сочинение Н.А. Бердяева «Духи русской революции». На протяжении следующих десятилетий к творчеству исследуемых нами писателей обращались Н.К. Пиксанов, А.И. Батюто, Ю.В. Лебедев, В.А. Недзвецкий. Из наиболее близких нам по времени авторов монографий и статей особое внимание в нашей работе уделяется литературоведческим штудиям Л.И. Сараскиной - ученого, посвятившего жизнь исследованию творчества Ф.М. Достоевского.
Практическая значимость исследования обусловлена активным интересом к теме русской революции и ее предыстории в наше время и потребностью переосмыслить в этой связи идеологические и художественные константы русской литературной классики, так или иначе затрагивавшей данную тему. Предложенные нами разработки могут быть использованы в практике как школьного, так и вузовского преподавания.
Структура работы . Работа состоит из четырех глав, каждая из которых делится на параграфы. В первой главе мы рассматриваем понятие «нигилизм» и освещаем данное явление в историко-культурном аспекте; во второй - даем развернутую характеристику образа Евгения Базарова, в том числе в контексте политической и мировоззренческой позиции автора; третья глава посвящена роману «Обрыв» - его антинигилистической направленности и анализу фигуры Марка Волохова; в четвертой главе нами исследуется идеологическая позиция Достоевского по отношению к нигилизму и анализируется созданный им в его антинигилистическом романе «Бесы» образ Петра Верховенского.
Глава 1. Нигилизм как социокультурное явление в России второй половины XIX века
1.1 Исторический и бытовой аспекты нигилизма
Понятие «нигилизм» едва ли было бы правильным считать навсегда ушедшим в прошлое, наоборот, важно отметить, что это не просто идеология тургеневского персонажа из широко известного романа «Отцы и дети», о котором говорят на уроках в старшей школе; оно актуально и сегодня. «В культуре современной России нигилизм получил широкое и всеобъемлющее распространение. Во многом это объясняется социальной напряженностью, экономическими неурядицами, морально-психологической неустойчивостью общества. Однако не стоит забывать и об исторических причинах: многовековое крепостничество, самодержавие, административно-командные методы управления и др., которые не только не способствовали преодолению нигилизма, но постоянно воспроизводили и приумножали его». Однако анализ такого явления, как нигилизм, нуждается в абстрагировании от тех негативных ассоциаций, которые возникли вокруг него в связи с проявлением нигилистических настроений в русской культуре середины XIX века.
Впервые «нигилистические» настроения (не совсем в той форме, в какой многие привыкли понимать данное явление) возникли как неотъемлемая черта буддийской и индуистской философии, которая «заявляла» о бессмысленности жизни. Человеческое существование, согласно данной точке зрения, - череда страданий, а спасение человека - в спасении от жизни.
Таким образом, нигилизм (неверие во всё сущее или пессимизм) в данном случае - это попытка охватить разумом смысл человеческой жизни, и он (нигилизм) выступает как отрицание всего вообще, не имея практически ничего общего с богоборчеством или жаждой разрушения.
Термин «нигилизм» можно обнаружить в средневековой теологической литературе: в частности, в XII веке так называли еретическое учение, отрицающее богочеловеческую природу Христа, а сторонников данной точки зрения называли, соответственно, «нигилистами». Гораздо позже, в XVIII веке, данное понятие закрепляется в европейских языках и имеет значение отрицания общепринятых норм и ценностей.
Во второй половине XIX - начале ХХ века понятие «нигилизм» получает особое наполнение благодаря философским учениям А. Шопенгауэра, чья философия близка идее буддийского безразличия к миру, Ф. Ницше, учившего об иллюзорности мира и несостоятельности христианской веры, и О. Шпенглера, который называл «нигилизмом» характерную черту современной европейской культуры, переживающей период «заката» и «старческих форм сознания», после которого якобы должно последовать состояние высшего расцвета.
Важно указать, что нигилизм в широком смысле данного слова - это только обозначение отрицания чего-либо. В определенные периоды существования человечества, а также в различных сферах жизни общества слово «нигилизм» носит контекстуальное значение, порой практически не коррелирующее с тем, о котором будет идти речь в данной работе. Нигилизм может рассматриваться как социокультурный феномен, онтологический феномен, способ мышления, ориентация деятельности человека, идеология.
История понятия «нигилизм» весьма богата и разнообразна. «С одной стороны, эта история оказалась неразрывно связанной с немецкой традицией, с другой - в русском культурно-речевом сознании термин зажил иной жизнью и предстал в ином контексте». Данный термин использовался различными философами и каждым трактовался по-своему. Основная цель данной главы - рассмотреть нигилизм как явление, пришедшее в Россию в XIX веке, и его влияние на сознание русской интеллигенции.
Термин попадает в Россию из работы немецкого писателя-романтика Жан- Поля «Vorschule der Aesthetik» (в русском переводе «Приготовительная школа эстетики») 1804-го года, опираясь на которую «С.П. Шевырев читал лекции по истории поэзии в Московском университете. «Нигилизм», как и у Жан-Поля, противопоставляется «материализму». […] под «нигилистами» Жан-Поль (а вслед за ним и Шевырев) имеет в виду идеалистов, считающих, что поэзия не зависит ни от каких внешних обстоятельств и является творением только лишь человеческого духа. Под «материалистами» здесь имеются в виду те, кто считает, что поэзия романтизма просто рабски копирует реальный мир. Таким образом, и получается, что под «нигилистами» имеются в виду крайние идеалисты. [...] спор о поэзии является результатом столкновения противоположных взглядов на мир и, в особенности, на человека в европейской философии в конце XVIII - нач. XIX в.».
Немаловажно упомянуть и о том, что в 1829-1830 гг. в журнале «Вестник Европы» филолог и литературный критик Н.И. Надеждин опубликовал несколько статей, посвященных «нигилизму» (например, «Сонмище нигилистов»), который, в его понимании, являет собой «кладбищенскую лирику романтиков, и романтический эрос разрушения - смерти, и байроновский скептицизм, и светскую пустоту. В конечном счете совершенно так же, как и у Жан-Поля, шла речь о саморазложении субъективности, оторвавшейся от реальности, о саморазрушении я, замкнувшегося в себе». Таким образом, уже в первой половине XIX века слово «нигилизм» появляется в русской культуре, фигурирует в лекциях и размышления русских критиков, однако культурно-историческая ситуация, сложившаяся на тот период в России, не располагает к тому, чтобы в термине «нигилизм» выявить тот смысл, с которым он прочно будет ассоциироваться в дальнейшем.
В 1858 г. В России вышла книга профессора В.В. Берви «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни», в которой также употребляется слово «нигилизм» в качестве синонима скептицизма.
Благодаря публикации романа И.С. Тургенева «Отцы и дети», в 1862 году термин «нигилизм» вошел в обиход русской культуры, став предметом острых дискуссий. Особенно интересно то, что это слово приобрело определенный оценочный смысл, который не был сколько-нибудь ярко выражен до 1862 года; более того, этот смысл оказался противоположен прежнему. Отныне так стали называть исключительно «материалистов».
«Термин «нигилизм» приобретает «ругательное» значение и употребляется в резко полемическом контексте». «Термин, функционируя в сознании носителей определенной идеологии, отрывается от своих генетических корней и становится источником новых представлений, не связывавшихся с ним прежде».
Интересно, что В.П. Зубов в своей работе «К истории слова нигилизм» обращает внимание на суффикс «изм», который создавал представление о нигилизме как о некой школе, однако вскоре обнаружилось, что термин стал «расплываться в объёме», и оказалось, что точное определение как школе, как учению, нигилизму дать невозможно. «Дефиниции уступили место эмоционально-оценочному подходу и вследствие этого стали всё больше говорить не о «нигилизме», а о «нигилистах»» . Термин становится некой «кличкой», а на первый план при описании и оценке так называемых «нигилистов» выходят личностные характеристики и определенный тип поведения. Такие люди оцениваются как «неприятные», с вызывающими манерами, мнениями. Например, «в 1866 г. в Нижнем Новгороде описывают внешность «нигилистов» и приказывают блюстителям общественного порядка преследовать таковых. Этот факт сразу же отразился протестом в прессе. Но слова «нигилист» и «нигилизм» продолжают в 60?70-е годы XIX века использоваться как средство духовно-идеологической характеристики и применяются то к одному кругу лиц, то к другому, а также к различным, часто противоположным, явлениям».
Таким образом, в 1860-е годы сложилась ситуация, заключавшаяся в достаточно расплывчатом понимании слова «нигилизм»; и некий парадокс был в том, что те, кого нарекали «нигилистами» по определенному ряду признаков, таковыми себя не считали, однако находились те, кто, следуя веяниям моды, до конца не разобравшись в понятии, добровольно назывались «нигилистами», отрицая абсолютно всё (как Ситников и Кукшина в романе «Отцы и дети»). И всё-таки, по мнению В.П. Зубова, если бы не эти люди, то и говорить о нигилизме как особом направлении было бы невозможно. «Странным образом понятие нигилизма было составлено из реального материала и, тем не менее, ему не соответствовало ничего реального» .
Как уже было сказано, «нигилизм» - это, в первую очередь, только обозначение отрицания чего-либо, остальное - «наложенные» смыслы, значения, являющиеся контекстуальными. В.П. Зубов также отмечает, что слово «нигилизм» изначально восходит к латинскому слову «ничто» (nihil), т.е. к отрицанию (соответственно, «нигилист» - это не более, чем отрицатель чего-либо); и утверждает, что оно сохранило своё ядро в ходе эволюции термина. Ядро не изменилось, но изменилась окружающая среда, т.е. исторические условия и конкретные культурные условия. В результате этого в России словом стали пользоваться как оружием, «громя» определенные группировки, используя это слово как обвинение, как некий приговор.
По мнению А.В. Лайтера, идеологию и психологию «российского нигилизма» породили «отстраненность от внутренней жизни народа, убежденность в своем превосходстве, гордыня ума и нежелание понять и принять вековые ценности народной жизни». Ученый отмечает, что «нигилизм есть порождение существовавшей тогда русской действительности, своего рода социальное кредо большей части русской интеллигенции, вставшей на путь голого отрицания, грубого опошления прошлого своей страны, одностороннего, зачастую совершенно немотивированного неприятия настоящего, особенно политических и правовых реалий и ценностей своей страны». «Нигилизм в истории России начинался как движение за «эмансипацию человеческой личности» от закостенелых форм мышления и жизни, он пришел к полному неуважению к автономии личности -- вплоть до убийства. Свидетельством этого может являться опыт реального социализма советской эпохи. Революционная тактика Ленина во многом совпадала с базаровской программой тотального разрушения». Таким образом, А.В. Лайтер дает скорее отрицательную характеристику нигилизму, проявившемуся во второй половине XIX века, обвиняя носителей «нигилистических» воззрений в гордыне и нежелании понять и принять народные ценности. Здесь очень важно отметить момент, к которому нам придется еще не раз обращаться в ходе исследования: нигилизм и нигилисты получали как положительную, так и отрицательную оценку в зависимости от позиции оценивающего. Известно, что на момент распространения нигилистической идеологии имели место как консерваторы, которые по определению не могли принять нигилистов, так и либералы, выступавшие одновременно против как консерваторов, так и радикалов, или, в другой терминологии, социал-демократов, которых, как и консерваторы, они называли «нигилистами» скорее в отрицательном смысле. Для самих же радикалов, или социал-демократов, понятие нигилизма, напротив, воспринималось, как правило, в положительном ключе.
В целом же в культурном сознании второй половины XIX века в России слово «нигилист» носило скорее отрицательный, обвинительный характер. Отрицание - вообще характерная черта, объединяющая все русские радикально-демократические концепции XIX века, чьи адепты отвергали традиционный уклад русской действительности. Именно поэтому нередко «русский нигилизм» отождествляется с теорией и практикой революционного движения в пореформенной России. Однако необходимо помнить о том, что термин «нигилизм» в разных культурах, странах и периодах человеческой истории имел разные толкования, следовательно, в данном случае речь идет о «революционном» нигилизме, с представителями которого мы как раз и встречаемся на страницах романов И.С. Тургенева, И.А. Гончарова и Ф.М. Достоевского.
В связи с русским нигилизмом второй половины XIX века обратимся к конкретным радикальным направлениям и группам, ратовавшим за новый политический строй и объявлявшим ложными действующие на тот момент нормы морали и общепринятую систему культурных и эстетических ценностей.
В первую очередь, важно отметить то, что так называемыми «революционерами» второй половины XIX века, участниками радикального направления общественного движения, были выходцы из разных слоев общества, стремившиеся представлять интересы рабочих и крестьян. Значительное влияние на развитие данного движения оказывала реакционная политика правительства, которая заключалась в отсутствии свободы слова и в полицейских произволах. Историки и культурологи обычно выделяют три основных этапа формирования и развития радикального направления. Первый этап - 1860-е годы: появление революционно-демократической идеологии и создание тайных разночинских кружков. Второй этап - 1870-е годы: оформление народнического направления и деятельность организаций революционных народников. Третий этап - 1880-90-е годы: активизация либеральных народников, начало распространения марксизма, который лег в основу создания социал-демократических групп.
Как уже было упомянуто выше, представителями демократического движения были в основном разночинцы (выходцы из таких общественных слоев, как купечество, духовенство, мещанство, мелкие чиновники), пришедшие на смену дворянам-революционерам первой половины XIX века и являвшие собой наиболее сплоченную группу противников царизма в России. Именно нигилизм послужил основой их идеологии, став в целом направлением общественной мысли 1860-х годов. Таким образом, нигилизм стал важным и крупным явлением в общественной жизни России второй половины XIX. Главными идеологами нигилизма на рубеже 50 - 60-х годов считались Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов, а в середине 60-х гг. - Д.И. Писарев.
Когда мы говорим о нигилизме как об отрицании устоев и ценностей, недостаточно ограничиваться исключительно этой характеристикой. Важно подойти к данному вопросу более конкретно и отметить, что, кроме моральных норм и культурных ценностей, нигилизм также отрицал: исторический опыт России, не содержащий в себе тех начал, которые стали бы основной для разрешения важных для развития страны вопросов; исторический опыта Запада, который привел к более тяжелому, чем в России, кризису в социальных отношениях. Нигилизм ратовал за отказ от государственной службы и переход граждан в область просвещения, образования; «свободные» и фиктивные браки; отказ от «условностей» этикета (иначе говоря, нигилисты приветствовали искренность в отношениях, пускай порой и грубоватую по форме). Отрицание установленных культурных ценностей, по мнению М.А. Ицковича, было обусловлено тем, что «искусство, мораль, религия, этикет служили классу, который жил за счёт безвозмездного труда и угнетения крепостных крестьян. Раз вся система социальных отношений безнравственна и не имеет морального права на существование, значит, нужно отвергнуть всё, что хоть как-то связано с ней».
А.А. Ширинянц, автор статьи «Русское общество и политика в XIX веке: революционный нигилизм», достаточно подробно и глубоко рассматривает это явление, и речь в его работе ведется именно о революционном нигилизме второй половины девятнадцатого столетия. Как уже говорилось, нигилизм в общественном сознании носил скорее отрицательный, радикальный характер, и «нигилистами» называли тех, чье поведение и внешний вид разительно отличались от общепринятого. Также А.А. Ширинянц обращает внимание на следующий аспект: «В обиходе многое неустройство и зло российской жизни стали относить на счет «нигилистов». Яркий пример -- история петербургских пожаров 1862 г. Как когда-то в Риме (64 г. н. э.) в пожарах обвинили христиан, в России в поджогах обвинили… нигилистов». Ученый цитирует самого И.С. Тургенева: «…когда я вернулся в Петербург, в самый день известных пожаров Апраксинского двора, -- слово “нигилист” уже было подхвачено тысячами голосов, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного мной на Невском, было: “Посмотрите, что ваши нигилисты делают! Жгут Петербург!».
Необходимо отметить важный момент, связанный с содержанием статьи А.А. Ширинянца: ученый затрагивает вопрос отождествления русских нигилистов с революционерами, утверждая, что «делать это […] следует все же осторожно, с некоторыми оговорками, акцентируя внимание на специфических чертах русского «революционного» нигилизма по сравнению с нигилизмом европейским». Приведем еще одно любопытное замечание исследователя по данному вопросу: Смысл и содержание нигилизма в России невозможно понять без выяснения и интерпретации сущностных черт и специфики так называемого «русского революционного нигилизма» как социального феномена, порожденного реалиями пореформенной жизни России, объясненного русской мыслью и своеобразно «вписавшегося» в историю европейского нигилизма».
Во-первых, согласно статье Ширинянца, носителем нигилистской идеологии и психологии был интеллигент-разночинец (о чем упоминалось выше) или дворянин, первый из которых занимал «промежуточный» статус между дворянским и крестьянским сословиями. Статус разночинца был неоднозначным: «С одной стороны, как и все недворяне, [..] разночинцы не имели права владеть крестьянами -- а вплоть до манифеста 19 февраля 1861г. -- и землей. Не принадлежа к купечеству или мещанству, они не занимались ни торговлей, ни ремеслами. Они могли иметь собственность в городах (быть домовладельцами), но не могли владеть ни фабриками, ни заводами, ни лавками, ни мастерскими. С другой стороны, в отличие от представителей низших сословий, разночинец […] имел такую степень личной независимости, какой не имел ни купец, ни мещанин, ни тем более крестьянин. Он обладал правом свободного проживания, свободного передвижения по стране, правом вступления на государственную службу, имел постоянный паспорт и обязан был учить своих детей. Последнее обстоятельство важно подчеркнуть, так как Россия была единственной страной в мире, где «за образование» давалось личное дворянство. Образованный человек «низкого» происхождения, равно как и беспоместный дворянин, положение которого практически не отличалось от положения разночинца, могли найти средства к существованию только на государственной службе или, с 1830-1840-х гг., на ниве свободного интеллектуального труда, занимаясь репетиторством, переводами, черновой журнальной работой и т. п.». Таким образом, основная масса, придерживавшаяся идеологии отрицания и составлявшая революционное движение в России второй половины XIX века, - разночинцы, суть положения которых достаточно подробно рассмотрена в статье, процитированной выше.
Хотелось бы отметить, что Ширинянц по существу нарекает представителей данного «сословия» «маргиналами», что вполне справедливо, так как, с одной стороны, это люди, имевшие больше прав и свобод, нежели крестьяне, с другой - они чрезвычайно остро ощущали все минусы своего положения, имея достаточно много возможностей, но не имея при этом больших денежных средств и полномочий, которые делали бы их жизнь более комфортной и благополучной. Совершенно очевидно, что такой статус не является завидным, ибо не предоставляет человеку достаточно прав, свобод и, в конце концов, четко обозначенной и стабильной жизненной ниши. И именно это, пожалуй, могло бы стать достаточно веским основанием для зарождающейся в умах разночинной молодежи борьбы и бунтарских идей. В связи с этим Ширинянц цитирует русского политического мыслителя радикального толка П.Н. Ткачева: «Наши юноши -- революционеры не в силу своих знаний, а в силу своего социального положения… Среда, их вырастившая, состоит либо из бедняков, в поте лица добывающих свой хлеб, либо живет на хлебах у государства; на каждом шагу она чувствует экономическое бессилие, свою зависимость. А сознание своего бессилия, своей необеспеченности, чувство зависимости -- всегда приводит к чувству недовольства, к озлоблению, к протесту».
Интересное замечание выдвигает другой русский политический мыслитель, социал-демократ марксистской ориентации В.В. Воровский, которого цитирует в своей статье «Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети»» Ю.В. Лебедев: «Выйдя из среды, которая не могла вынести никаких традиций, предоставленная своим собственным силам, обязанная всем своим положением только своим дарованиям и своему труду, она неизбежно должна была придать своей психике ярко индивидуальную окраску. Мысль, благодаря которой разночинская интеллигенция только и могла проложить себе путь на поверхность собственной жизни и держаться на этой поверхности, естественно стала ей казаться какой-то абсолютной, всеразрешающей силой. Разночинец интеллигент стал ярым индивидуалистом и рационалистом».
Однако повторим, что носителями идеологии нигилизма являлись также и дворяне. И об этом «справедливости ради» говорит и Ширинянц. Сознательно разрывая связь со своими «отцами», представители аристократической и дворянской среды приходили к нигилизму и радикальности. Если разночинцы «входили» в радикальные движения по причине своей близости к народу, то представители высшего сословия - как раз вследствие того, что, наоборот, были очень далеки от низшего сословия, однако делали они это из определенного сочувствия к народу и раскаяния перед ним за большое количество лет угнетения и рабства.
Среди характерных черт русского нигилизма Ширинянц выделяет следующие: культ «знания» («рационалистический характер»; отрицание метафизических аспектов и преклонения перед естественными науками), а также «культ дела», «служения» народу (не государству), суть которого в неприятии чинов и богатства. Как следствие подобного «обособления» от общепринятого - не только новые, противоположные привычным, взгляды и убеждения, но и эпатажные (как сейчас бы сказали, «фриковые») костюмы и прически (яркие очки, стриженые волосы, необычные шляпы). При этом стремление каким-то образом заявить о себе, отвергая привычное и «закостенелое», порой доходило и до чего-то схожего с болезнью. Так, С.Ф. Ковалик свидетельствовал о том, что в его кругу «возникали даже вопросы, честно ли есть мясо, когда народ питается растительной пищей». Основным правилом нигилистов был отказ от роскоши и излишеств; ими культивировалась сознательная бедность. Отрицанию подвергались всякого рода развлечения - танцы, кутежи, попойки.
Рассмотрев и проанализировав различные источники, мы имеем достаточно ясное представление о том, что представлял собой русский нигилист второй половины XIX века. Это были люди, в которых всё как бы «кричало», громко заявляло о нежелании походить на «угнетающий» класс общества, то есть типичных представителей дворянской среды. Мечтая о разрушении прежних устоев, о прекращении угнетения низших слоев общества, нигилисты превратились из «новых» людей, носителей «новых» взглядов, в самых настоящих революционеров. Этот период последовательной и неуклонной радикализации длился с 1860-х до 1880- 1890-х годов. Русский нигилист как внутренне, так и внешне «убивал» в себе любые признаки принадлежности к «отцам»: некий аскетизм в жизни, культ труда, эпатажные наряды и прически, признание новых правил и идеалов во взаимоотношениях - открытая, искренняя, демократическая форма общения. Нигилисты пропагандировали совершенно новый взгляд на брак: женщина отныне воспринималась как товарищ, и совершенно не обязательным являлось официальное заключение отношений (было вполне допустимо сожительство). Все аспекты жизни были подвергнуты пересмотру. Идея отрицания была мотивирована тем, что, чтобы создать новое, гуманное общество, нужно полностью отказаться от старых норм.
Итак, в данном параграфе мы рассмотрели происхождение и значение понятия «нигилизм», историю его появления в России. Можно сделать однозначное заключение о том, что семантическим ядром слова «нигилизм» является «отрицание», и многие ученые в разные периоды истории толковали по-своему данное понятие. В данном исследовании мы рассматриваем его в том контексте, в котором он существовал во второй половине XIX века в России, будучи идеологической основой для «новых» людей, впоследствии ставших участниками революционного движения. Взяв за основу «отрицание», которое составляет основную суть понятия «нигилизм», русские нигилисты основали целую идеологию, которая имела конкретные характерные черты - отказ от всех культурных элементов, составляющих дворянские порядки и быт.
Коснувшись исторического и идеологического аспекта такого явления, как русский нигилизм XIX столетия, мы не можем не обратиться к культурно- философской стороне данного вопроса и не проанализировать то, как нигилизм повлиял на культуру, литературные и философские труды деятелей той эпохи.
1.2 Русский нигилизм как идеология и философия
Целью данного параграфа является анализ такого явления, как русский нигилизм второй половины XIX века в его по преимуществу идеологическом аспекте и в плане осмыслении этой идеологии русскими мыслителями и философами второй половины XIX-го - начала ХХ века. Предыдущий параграф носил более исторический характер. В этой же части нашего исследования мы проведем обзор историко-культурных и философских трудов, связанных с нигилизмом. В России о нигилизме в XIX веке писали М.Н. Катков, И.С. Тургенев, А.И. Герцен, С.С. Гогоцкий, Н.Н. Страхов, Ф.М. Достоевский и др., в начале XX века эта тема в той или иной форме затрагивалась Д.С. Мережковским, В.В. Розановым, Л.И. Шестовым, С.Н. Булгаковым и заняла особое место в трудах Н.А. Бердяева и С.Л. Франка.
Некой точкой отсчета бытования нигилизма в русской литературе и культуре принято считать момент выхода в свет романа И.С. Тургенева «Отцы и дети» в 1862 году. Действительно, эта дата совпадает с тем периодом, когда слово «нигилист» приобрело тот контекст, о котором ведется речь в нашем исследовании.
В отечественной науке не раз высказывалось мнение, что, вероятнее всего, не нигилизм повлиял изначально на литературу, а, наоборот, второе породило первое: «Герой романа И.С.Тургенева «Отцы и дети» Базаров, относившийся с непомерным цинизмом ко всему положительному и устойчивому, распространявший крайние нигилистические взгляды, стал символом, героем-идеалом революционно настроенных людей, главным образом из интеллигентной молодежи. Не случайно на Западе, начиная с 1870-х годов и по сей день, русская революционная мысль характеризуется, как правило, исключительно как нигилистическая, все ее положения расцениваются главным образом с этих позиций и записываются в разряд нигилизма.». В то же время следует учитывать, что роман «Отцы и дети» создавался в тот период, когда назревала крестьянская реформа, и уже тогда имело место противостояние консерваторов, либералов и революционеров- демократов, которые «нигилистами» стали называть себя позже; всё это еще раз говорит в пользу того, что нигилист - это, по преимуществу, революционер, но революционер - это не всегда нигилист.
Рассматривая явление русского нигилизма второй половины XIX века в культурном аспекте, обратимся к статье достаточно известного и влиятельного в то время критика и публициста М.Н. Каткова «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева», чью политическую позицию можно определить как среднюю между консерватизмом и либерализмом. Нигилизм, и, следовательно, идеи, заключавшиеся в нем, Катков в своей статье называет «новым духом», который главным образом «сидит» Базарове. Оба товарища, Базаров и Кирсанов, названы «прогрессистами», которые принесли в деревню, в глушь, «дух исследования». Критик, обращая наше внимание на эпизод, в котором Базаров по приезде сразу же неистово рвётся к свершению опытов, утверждает, что такая характеристика натуралиста гипертрофирована, что в реальности исследователь не может быть настолько увлечен своим занятием, отвергая остальные дела, не касающиеся этого. Катков видит в этом «неестественность», некую несерьезность: «Нет сомнения, что наука здесь не есть что-либо серьезное и что ее надобно сложить со счетов. Если в этом Базарове сидит действительная сила, то она что-нибудь другое, а никак не наука. Своей наукой он может иметь значение лишь в том окружении, куда он попал; своей наукой он может подавлять только своего старичка-отца, юного Аркадия и мадам Кукшину. Он лишь бойкий школьник, который лучше других вытвердил урок и которого за то поставили в аудиторы». По мнению Каткова, наука для нигилистов (в данном случае - для Базарова) важна не сама по себе, а как точка опоры для достижения целей, которые с наукой не связаны. Далее следует сравнение с философами: « Бедные молодые люди! Они никого не хотели морочить, они морочили только самих себя. Они надувались, напрягались и губили свои умственные силы на бесплодное дело казаться в своих глазах великими философами. <…> Правда, науки, на которые предъявляет претензию Базаров - другого свойства. Они общедоступны и просты, они школят мысль и приучают ее к трезвости и самоограничению. <…> Но он вовсе не о том хлопочет, чтобы стать специалистом по той или другой части; ему важна вовсе не положительная сторона науки; он занимается естественными науками более в качестве мудреца, в интересе первых причин и сущности вещей. Он потому занимается этими науками, что они, по его мнению, прямо ведут к решению вопросов об этих первых причинах. Он уже заранее уверен, что естественные науки ведут к отрицательному решению этих вопросов, и они ему нужны как орудие уничтожения предрассудков и для вразумления людей в той вдохновительной истине, что никаких первых причин не имеется и что человек и лягушка в сущности одно и то же».
Таким образом, Катков ведет речь о том, что интерес нигилистов к естественным наукам - не интерес к науке как таковой; это, скорее, некое орудие, которым, по их предположению, можно «расчистить» сознание, чтобы прийти к чему-то простому и единому, что стало бы точкой отсчета новой жизни с ее новыми правилами и законами. Искусство и различные возвышенные проявления и понятия, судя по всему, отдаляют людей от сути, являются ненужными элементами общественной жизни, которые не позволяют дойти до истинной сути, гуманности. А если человека отождествить с «лягушкой», то именно с этого проще начинать «строить» нечто новое. Также, по утверждению Н.М. Каткова, этот момент характерен для нашего отечества, где естественные науки как таковые не развиты, и всё, чем заняты «химики» и «физиологи», - это та же философия, но под видом естественных наук.
«Дух догматического отрицания не может быть общим признаком какой бы то ни было всемирной эпохи; но он возможен во всякое время в большей или меньшей степени как общественная болезнь, овладевающая некоторыми умами и некоторыми сферами мысли. Как частное явление, оно встречается и в наше время, в большей или меньшей степени, в некоторых общественных средах; но, как и всякое зло, оно везде находит себе противодействие в могущественных силах цивилизации. <…> Но если в этом явлении нельзя видеть общий признак нашего времени, то несомненно узнаем мы в нем характеристическую черту умственной жизни в нашем Отечестве за текущий момент. Ни в какой другой общественной среде Базаровы не могли бы иметь обширного круга действия и казаться силачами или гигантами; во всякой другой среде, на каждом шагу, отрицатели сами беспрерывно подвергались бы отрицанию <…> Но в нашей цивилизации, не имеющей в себе никакой самостоятельной силы, в нашем маленьком умственном мире, где нет ничего стоящего твердо, где нет ни одного интереса, который бы не стыдился и не конфузился самого себя и сколько-нибудь верил в свое существование, - дух нигилизма мог развиться и приобрести значение. Эта умственная среда сама собой подпадает под нигилизм и находит в нем свое вернейшее выражение».
В 1880-е годы, в период активизации революционного движения в России, философ и критик Н.Н. Страхов в «Письмах о нигилизме» (в «Письме первом») писал о том, что не нигилизм служит анархистам и тем, кто «дал денег или прислал бомбы» для первых, наоборот, они - его (нигилизма) слуги. Философ видит «корень зла» в самом нигилизме, а не в нигилистах. Нигилизм «составляет как бы естественное зло нашей земли, болезнь, имеющую свои давние и постоянные источники и неизбежно поражающую известную часть молодого поколения» . Характеризуя нигилизм, философ пишет: «Нигилизм есть движение, которое в сущности ничем не удовлетворяется, кроме полного разрушенья. <…> Нигилизм - это не простой грех, не простое злодейство; это и не политическое преступление, не так называемое революционное пламя. Поднимитесь, если можете, еще на одну ступень выше, на самую крайнюю ступень противления законам души и совести; нигилизм, это - грех трансцендентальный, это - грех нечеловеческой гордости, обуявшей в наши дни умы людей, это - чудовищное извращение души, при котором злодеянье является добродетелью, кровопролитие - благодеянием, разрушение - лучшим залогом жизни. Человек вообразил, что он полный владыка своей судьбы , что ему нужно поправить всемирную историю, что следует преобразовать душу человеческую. Он, по гордости, пренебрегает и отвергает всякие другие цели, кроме этой высшей и самой существенной, и потому дошел до неслыханного цинизма в своих действиях, до кощунственного посягательства на все, перед чем благоговеют люди. Это - безумие соблазнительное и глубокое, потому что под видом доблести дает простор всем страстям человека, позволяет ему - быть зверем и считать себя святым». Нетрудно увидеть, что Н.Н. Страхов оценивает нигилизм с позиции консерватора, видит в нигилизме больше, чем просто разрушительное и греховное явление; философ указывает на чудовищную, сверхмерную греховность нигилизма.
Теперь обратимся к достаточно известной и чрезвычайно содержательной статье философа Н.А. Бердяева «Духи русской революции» (1918 г.), в которой философ рефлексирует на тему свершившийся в России революции.
Автор данной статьи, в первую очередь, указывает на то, что с наступлением революции Россия «ниспала в темную бездну», а двигателем этой катастрофы стали «нигилистические бесы, давно уже терзающие Россию». Так, Бердяев видит в нигилизме причину едва ли не всех бед России, произошедших в начале XX века, и такая позиция схожа с позицией Н.Н. Страхова, изложенной выше. «…В Достоевском нельзя не видеть пророка русской революции» - утверждает Бердяев. «Француз -- догматик или скептик, догматик на положительном полюсе своей мысли и скептик на отрицательном полюсе. Немец -- мистик или критицист, мистик на положительном полюсе и критицист на отрицательном. Русский же -- апокалиптик или нигилист, апокалиптик на положительном полюсе и нигилист на отрицательном полюсе. Русский случай -- самый крайний и самый трудный. Француз и немец могут создавать культуру, ибо культуру можно создавать догматически и скептически, можно создавать ее мистически и критически. Но трудно, очень трудно создавать культуру апокалиптически и нигилистически. <…> Апокалиптическое и нигилистическое самочувствие свергает всю середину жизненного процесса, все исторические ступени, не хочет знать никаких ценностей культуры, оно устремляет к концу, к пределу. <…> Русский человек может произвести нигилистический погром, как погром апокалиптический; он может обнажиться, сорвать все покровы и явиться нагишом, как потому, что он нигилист и все отрицает, так и потому, что он полон апокалиптических предчувствий и ждет конца мира. <…> Русское искание правды жизни всегда принимает апокалиптический или нигилистический характер. Это -- глубоко национальная черта. <…> В самом русском атеизме есть что-то от духа апокалиптического, совсем не похожее на атеизм западный. <…> Достоевский до глубины раскрыл апокалипсис и нигилизм в русской душе. Поэтому он и угадал, какой характер примет русская революция. Он понял, что революция совсем не то у нас означает, что на Западе, и потому она будет страшнее и предельнее западных революций». Как видим, Бердяев указывает на то, что нигилизм присущ именно русскому человеку в том проявлении, в котором он имел место в нашей истории, постепенно перерастая в «бомбу», послужившую причиной эсхатологического взрыва в 1917 году. Среди писателей, предвосхитивших русскую революцию,
«коснувшихся» русского нигилизма, Бердяев называет Л.Н. Толстого и Н.В. Гоголя (хотя у последнего постановка данной темы не столь прозрачна и может ставиться под сомнение). Согласно данной статье, святость революционера - в его безбожности, в его убежденности в возможности достижении святости «одним человеческим и во имя человечества». Русский революционный нигилизм - это отрицание всего святого, не поддающегося власти человека. И, по мнению, Бердяева, это отрицание заложено в природе русского человека. Данное утверждение очень схоже с тем, как представлен нигилизм у Н.Н. Страхова, который также разрушительность и зло данного направления видел в гордыне человека, в уме которого зародилась мысль о его способности влиять на судьбу, на ход истории.
Первая глава нашего исследования была посвящена нигилизму как культурному феномену. Данное явление было рассмотрено нами в историческом, бытовом, идеологическом и философском аспектах с привлечением высказываний ряда современных исследователей, непосредственно занимавшихся данной проблемой, и некоторых наиболее значимых, на наш взгляд, мыслителей конца XIX - начала XX века, давших выразительные характеристики этого явления применительно к судьбам русской культуры в целом.
Глава 2. Базаров как первый нигилист в русской литературе
2.1 Комплексный портрет Евгения Базарова и его воззрения
В предыдущей главе мы проанализировали нигилизм как культурный феномен, указав на его истоки в России и на то, как данное понятие стало названием идеологии революционно настроенной молодежи в России второй половины XIX столетия. Также нами были рассмотрены различные научные труды, связанные с тем, как проявляли себя нигилисты в России, что составляет суть нигилистического учения и какие цели ставили перед собой его последователи.
Если говорить о нигилистах в русском обществе второй половины XIX века, то мы не можем не отметить тот факт, что с нигилистами, в первую очередь, ассоциируется образ Евгения Базарова - главного героя известнейшего романа И.С. Тургенева «Отцы и дети».
В данной главе мы предполагаем проанализировать образ Евгения Базарова в различных аспектах. Перед нами стоит задача рассмотреть биографию героя, его портрет и образ в оценке самого Тургенева, а также взаимоотношения данного персонажа с его окружением, с другими героями.
Работа над романом «Отцы и дети» велась Тургеневым с августа 1860 года по август 1861 года. Это были годы исторического перелома, шла подготовка «крестьянской реформы». В данный исторический период особо острую форму приняла идейно-политическая борьба между либералами и революционными демократами, что сделало актуальной тему «отцов» и «детей», причем не в буквальном смысле, а в гораздо более широком.
Перед читателем в романе предстают различные образы: братья Кирсановы (Николай Петрович и Павел Петрович), относящиеся к лагерю «отцов», сын Николая Кирсанова - Аркадий (который, однако, в конечном счете также оказывается в их лагере, несмотря на первоначальное подражание Базарову и восхищение его идеями), вдова Анна Одинцова, которую вообще сложно отнести к тому или иному лагерю, ее сестра Катя, с которой постепенно сблизился Аркадий. Есть также карикатурные герои- двойники - Ситников и Кукшина, чей «нигилизм» заключается исключительно в эпатаже и весьма поверхностных несоответствиях прежним общественным устоям и порядкам.
По поводу образа Базарова Тургенев писал следующее: «В основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача. (Он умер незадолго до 1860 года.) В этом замечательном человеке воплотилось - на мои глаза - то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то же время не совсем ясно; я, на первых порах, сам не мог хорошенько отдать себе в нем отчета - и напряженно прислушивался и приглядывался ко всему, что меня окружало, как бы желая поверить правдивость собственных ощущений. Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы я даже намека не встречал на то, что мне чудилось повсюду; поневоле возникло сомнение: уж не за призраком ли я гоняюсь? Помнится, вместе со мною на острове
Уайте жил один русский человек, одаренный весьма тонким вкусом и замечательной чуткостью на то, что покойный Аполлон Григорьев называл "веяньями" эпохи. Я сообщил ему занимавшие меня мысли - и с немым изумлением услышал следующее замечание:
«Да ведь ты, кажется, уже представил подобный тип... в Рудине?» Я промолчал: что было сказать? Рудин и Базаров - один и тот же тип!
Эти слова так на меня подействовали, что в течение нескольких недель я избегал всяких размышлений о затеянной мною работе; однако, вернувшись в Париж, я снова принялся за нее - фабула понемногу сложилась в моей голове: в течение зимы я написал первые главы, но окончил повесть уже в России, в деревне, в июле месяце.
Осенью я прочел ее некоторым приятелям, кое-что исправил, дополнил, и в марте 1862 года «Отцы и дети» явились в «Русском вестнике»»
2.1.1 Евгений Базаров и нар од. Суть базаровского нигилизма
Читатель практически ничего не знает о детстве Базарова, о том, как прошла его юность, о его учебе в Медико-хирургической академии. Однако, по мнению Ю.В. Лебедева, «Базаров не нуждался в предыстории потому, что у него отнюдь не частная, не сословная (дворянская или сугубо разночинская) судьба. Базаров - сын России, в его личности играют силы общерусские и общедемократические. Вся панорама русской жизни, в первую очередь, крестьянской, проясняет существо его характера, его общенародный смысл».
О происхождении героя известно следующее: Базаров c надменной гордостью заявляет о том, что его дед (крепостной) пахал землю; его отец
Бывший полковой лекарь, мать - дворянка с небольшим имением, очень набожная и суеверная женщина.
Таким образом, Базаров - разночинец, а, как уже было сказано в первой главе нашего исследования, представители именно этого сословия составляли большую часть революционно-демократического движения, провозглашавшего своей идеологией нигилизм. Базаров гордится своим происхождением, а следовательно, и некой близостью к народу и в дискуссиях с Павлом Кирсановым говорит: «Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас - в вас или во мне - он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете». Евгений утверждает, что его «направление», то есть нигилистическое воззрение, вызвано «тем самым народным духом».
В первой главе мы упоминали о том, что одним из принципов нигилистов был достаточно простой, демократический стиль общения (не обремененный множеством любезностей и условностей), и эту черту мы видим в Базарове. «Все в доме привыкли к нему, к его небрежным манерам, к его немногосложным и отрывочным речам». Базаров достаточно легко идет на контакт с крестьянами, успевает завоевать симпатию Фенечки: «Фенечка в особенности до того с ним освоилась, что однажды ночью велела разбудить его: с Митей сделались судороги; и он пришел и, по обыкновению, полушутя, полузевая, просидел у ней часа два и помог ребенку».
В произведениях Тургенева значительную роль играет психологический портрет героя, и представление о Базарове мы можем составить исходя из описания его внешности. Одет он в «длинный балахон с кистями», что говорит о непритязательности героя. Законченный портрет Евгения (длинное и худое лицо «с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом», бакенбарды «песочного цвету», «крупные выпуклости просторного черепа» и выражение ума и самоуверенности в лице) выдает в нем плебейское происхождение, но при этом спокойствие и силу. Речь героя и его манеры также способствуют раскрытию образа. При первом же разговоре с Павлом Кирсановым Базаров оскорбляет оппонента не столько смыслом сказанных слов, сколько отрывистостью интонации и «коротким зевком», в его голосе было что-то грубое, даже дерзкое. Также Базаров тяготеет к афористичности в своей речи (это прямо указывает на манеру нигилистов говорить по существу, без высокопарных прелюдий). Свою демократичность и близость к народу Евгений подчеркивает, употребляя различные народные выражения: «Только бабушка еще надвое сказала», «Русский мужик Бога слопает», «От копеечной свечи… Москва сгорела».
...Анализ исторического факта появления нового общественного деятеля - революционера-демократа, его сравнение с литературным героем Тургенева. Место Базарова в демократическом движении и частной жизни. Композиционно-сюжетная структура романа "Отцы и дети".
реферат , добавлен 01.07.2010
Особенности любовной лирики в произведении "Ася", анализ сюжета. Действующие лица "Дворянского гнезда". Образ тургеневской девушки Лизы. Любовь в романе "Отцы и дети". Любовная история Павла Кирсанова. Евгений Базаров и Анна Одинцова: трагизм любви.
контрольная работа , добавлен 08.04.2012
Иван Сергеевич Тургенев своим романом "Отцы и дети" хотел воссоединить российское общество. Но получил прямо противоположный результат. Начались дискуссии: плох ли, хорош ли Базаров? Оскорбленный этими дискуссиями Тургенев уехал в Париж.
сочинение , добавлен 25.11.2002
Евгений Базаров как основной и единственный выразитель демократической идеологии. Антидворянская линия замысла "Отцов и детей". Характеристика либералов-помещиков и разночинцев-радикалов в романе Тургенева. Политические взгляды Павла Петровича Кирсанова.
реферат , добавлен 03.03.2010
Отношения между героями в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети". Любовные линии в романе. Любовь и страсть в отношениях главных героев - Базарова и Одинцовой. Женские и мужские образы в романе. Условия гармоничных отношений героев обоих полов между собой.
презентация , добавлен 15.01.2010
Рассмотрение "нигилизма" в публицистике 1850-1890 гг. в социальном и политическом аспектах. Блоки вопросов, при обсуждении которых наиболее явно проявлялись нигилистические тенденции 60-х. Высказывания М.Н. Каткова о романе Тургенева "Отцы и дети".
презентация , добавлен 18.03.2014
Замысел и начало работы И.С. Тургенева над романом "Отцы и дети". Личность молодого провинциального врача как основа главной фигуры романа - Базарова. Окончание работы над произведением в любимом Спасском. Роман "Отцы и дети" посвящен В. Белинскому.
презентация , добавлен 20.12.2010
Отображение образа Базарова в романе с помощью статей критиков Д.И. Писарева, М.А. Антоновича и Н.Н. Страхова. Полемический характер оживленного обсуждения романа И.С. Тургенева в обществе. Споры о типе нового революционного деятеля русской истории.
реферат , добавлен 13.11.2009
Исторические предпосылки романа Ф.М. Достоевского "Бесы". Анализ характеров действующих лиц романа. Образ Ставрогина в романе. Отношение к вопросу нигилизма у Достоевского и других писателей. Биография С.Г. Нечаева как прототипа одного из главных героев.
УДК 821.161.1.09 «18»
ФЕСЕНКО Эмилия Яковлевна, кандидат филологических наук, профессор кафедры теории и истории литературы Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор 53 научных публикаций
«ЛИТЕРАТУРНЫЙ НИГИЛИЗМ»
КАК ЯВЛЕНИЕ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ XIX ВЕКА
В статье рассматривается явление, составившее пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века и получившее название «литературный нигилизм», его духовными отцами явились общественные и литературные деятели А.Н. Радищев, П.Я. Чаадаев, П. Пестель, М.А. Бакунин. Автор также затрагивает проблему «интеллигентского нигилизма».
Литературный нигилизм, критика, дилетантизм
Во второй половине XIX века М. Бакунин и
А. Герцен в Лондоне, Н. Чернышевский в Москве, Д. Писарев в Петербурге являлись кумирами своего времени. В них было нечто увлекающее за собой молодых людей, «что-то подмывающее, - по замечанию Е. Штакеншлей-дер, - да и цель, которую они “выставляли”, -благая цель, но <...> нет нетерпимее людей, чем либералы»1.
Постепенно к 60-м годам сложилось такое явление в России, которое получило название «литературный нигилизм», составивший пятилетний эпизод литературной жизни России XIX века. Литературная традиция, переросшая в целое явление, начала складываться, несомненно, задолго до 60-х годов и была связана, по мнению многих исследователей этого периода истории России, с именем А. Радищева, на всем пути от Петербурга в Москву не увидевшего ни одного отрадного явления в российской жизни. Отсюда возник нигилизм тотального отрицания «проклятой расейской действительности».
Ю. Никуличев в статье «Великий распад», осмысляя это явление, говорил о «демонстра-
тивной манифестации» определенных идей «этого нигилизма», одновременно исключающих из его «трезвой правды жизни все, что не черным-черно (nihil - ничто...)». Он замечал, что «никаких цензур для нигилизма этого толка не существовало», соглашаясь с А.И. Герце-ным, который утверждал, что среди нигилистов было много «деятелей, давно сделавших себе пьедестал из благородных негодований и чуть не ремесло из мрачных сочувствований ограждающим», даже если и не называть прямо по именам тех из них, что столь удачно «отдали в рост свои слезы о народном сознании»2.
«Духовными отцами» русской интеллигенции ряд отечественных мыслителей считает П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского, А.И. Герцена, М.А. Бакунина. Связана эта точка зрения с тем, что в 30-50-е годы XIX века в мировоззрении русского образованного общества произошли глубокие изменения, в частности, начали распространяться нигилистические идеи. В нигилизме обвиняли не только А. Радищева, но и П.Я. Чаадаева, а позднее в одном ряду с ними оказались М. Бакунин и В. Белинский, И. Введенский
и Н. Добролюбов, А. Герцен и М. Петрашевс-кий.
Эволюция интеллигентского нигилизма, несомненно, связана и с тем, что в обществе стала играть роль не только дворянская интеллигенция, но и разночинская, а это не могло не отразиться в литературе, всегда живо откликающейся на события общественной жизни России. И появились тургеневские Базаров и Ру-дин, гончаровский Волохов.
В. Возилов в своем исследовании останавливает внимание на том, что различается раз-ночинство социальное (сословное) и духовное («отщепенство», выражаясь языком П.Б. Струве и Н.В. Соколова)3.
Большинство вождей русских нигилистов XIX века были дворяне (П. Пестель, К. Рылеев, А. Герцен, Н. Огарев, М. Бакунин, Д. Писарев, М. Петрашевский, М. Соколов, П. Лавров, Н. Михайловский), а из разночинцев - В. Белинский, Н. Полежаев, Н. Надеждин, Н. Добролюбов, Н. Чернышевский.
Многие из них являлись не только общественными, но и литературными деятелями, что и определило формирование такого явления в русской жизни, как «литературный нигилизм». Способствовали этому и кружки 30-х годов: М.Ю. Лермонтова, В.Г. Белинского, Н.В. Станкевича, и более радикальные кружки 40-х: М.В. Петрашевского,
A.И. Герцена и Н.П. Огарева.
Одним из тех, кто сыграл огромную роль в становлении русской критики, можно назвать
B.Г. Белинского, которого А. Герцен считал «человеком экстрима» и которому был свойственен максимализм романтика. Он совершил полный переворот в воззрениях на литературное произведение, найдя в себе мужество признать большое количество литературных шедевров, созданных в Золотой век.
В отечественной историографии Белинского часто называют родоначальником русского нигилизма. А. Герцен писал: «Белинский был нигилистом с 1838 года - он имел на это все права»4 . В конце 40-х годов в письме к В.П. Боткину Белинский уже говорил о необходимости «развивать идею отрицания, без которой человечество превратилось бы в “стоячее” и “вонючее” болото»5. Критик считал отрицание необходимой частью исторического процесса:
«Отрицание - мой Бог. В истории мои герои -разрушители старого - Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон»6. Да и все его утопические идеи носили нигилистический характер: «Я начинаю любить человечество ма-ратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную»7. Н. Бердяев считал Белинского представителем русской радикальной интеллигенции8.
Белинский, по замечанию П. Вайля и А. Ге-ниса, «вмешивался в литературный процесс без излишнего трепета, с необходимой трезвостью и отвагой». Его достоинством «была как раз та самая знаменитая неистовость, с которой он расправлялся с предшествующей литературой». «Футурист» Белинский дебютировал отчаянным хулиганским заявлением: «У нас нет литературы!». Это означало, что великая русская словесность должна начинаться с его современников -с Пушкина и Гоголя. Смелость Белинского была немедленно вознаграждена популярностью.
Властителем дум он стал с первых же напечатанных строчек - со статьи «Литературные мечтания»9.
Авторы «Родной речи» подчеркивают, что Белинский «не был связан с официальной ученостью», что он «ворвался в литературный процесс с пылом относительного невежества», что «на него не давил авторитет науки», и он «не стеснялся ни своего легкомыслия, ни своей категоричности: педантизм он заменял остроумием, эстетическую систему - темпераментом, литературоведческий анализ - журнализмом». Стиль Белинского был «слегка циничным, чуть фамильярным и обязательно приправлен сарказмом и иронией». Он первым «затеял игру» с читателем, в которой не было «скучной серьезности», он придавал большое значение «занимательности изложения», часто грешил «чудовищным многословием», но сам был «талантливым читателем», всегда «следовал за своим автором» (Пушкин отмечал «независимость мнений и остроумие» критика). «Отменный вкус редко его подводил», но критик так и не сумел «найти абсолютный критерий для своего анализа» и признавал «крах своих теоретических притязаний», в отличие от появившихся у него эпигонов и истолкователей.
Вследствие этого «Белинский все больше переносит акцент с собственно литературы на результат ее общественного воздействия. <...> Расставшись с эстетикой, он чувствует себя гораздо увереннее, критикуя не литературу, а жизнь. Именно такого Белинского, публициста, социального историка и критика, потомки вполне заслуженно возвели на пьедестал. <...> Его анализ человеческих типов очень интересен сам по себе - и без литературных героев, служивших ему основой»10.
Сторонники Белинского одобрили разработанный им принцип - исследовать социальную реальность на основе литературы. Д. Писарев, например, в статье о Базарове довел этот метод до виртуозности. Но если Белинский, уверенный, что главное в искусстве - то, что оно «отражает жизнь» (с его легкой руки позднее появилась формула «литература - учебник жизни»), не отказывался от требований соблюдения принципов художественности в литературных произведениях, литературная критика все больше стала отходить от литературы.
Идею разрушения Д. Писарев обосновал в своей ранней статье «Схоластика XIX века». Исследователи его творчества сходятся на том, что в его мировоззрении обнаруживаются все разнообразные формы нигилизма - этического, эстетического, религиозного, политического. Этический базировался на теории «разумного эгоизма» Чернышевского, эстетический обосновывался в статье «Разрушение эстетики», религиозный был связан с его атеизмом, политический - с желанием изменить существующую общественную систему.
Д.И. Писарев, начавший с утверждения аристократии над демократией, осмеивающий «красных прогрессистов» с их «немытыми руками», «всклокоченными волосами» и стремлением «перекроить на свой лад» Россию, придя к руководству «Русским словом», постепенно поворачивает его к «демократическому принципу» и «социальному отрицанию всего существующего» и заявляет в своей «Схоластике XIX века», что «умственный аристократизм - явление опасное...» А уж когда сидя в Петропавловской крепости за «покушение к возбуждению бунта», Писарев стал писать для «Русского слова», он, считавшийся видным литературным критиком,
меньше всего писал о художественных достоинствах литературного произведения, не скрывая своего кредо: «Разбирая роман или повесть, я постоянно имею в виду не литературное достоинство данного произведения, а ту пользу, которую из него можно извлечь для миросозерцания моих читателей...»11 Он не стеснялся заявлять, что «беспредметный и бесцельный смех г. Щедрина сам по себе приносит нашему общественному сознанию и нашему человеческому совершенствованию так же мало пользы, как беспредметное и бесцельное воркование г. Фета», что «влияние г. Щедрина на молодежь может быть только вредно...» («Цветы невинного юмора»), что «...даже лучшие из наших критиков, Белинский и Добролюбов, не могли оторваться окончательно от эстетических традиций...» («Мотивы русской драмы»)12.
Отвечая на вопрос, есть ли в России замечательные поэты, Писарев заявляет, что их нет
На его взгляд, в России были или «зародыши поэтов», к ним он относит Крылова, Грибоедова, Лермонтова, Полежаева, Гоголя, или «пародии на поэта», к ним он относит Жуковского и Пушкина («Реалисты»)13.
Самому Д. Писареву были свойственны такие черты, как непреклонность, неумолимость выводов, исповедальная страстность, категоричность в суждениях, «непочтительность к авторитетам» (Чернышевский). Он был из породы тех «русских мальчиков» - детей своей эпохи, о которых сказал Ф.М. Достоевский в «Братьях Карамазовых»: «Покажите вы... русскому школьнику карту звездного неба, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною».
В. Кантор в своих заметках о Писареве говорит об «органической связи выдающегося критика с основной тенденцией развития русской культуры»14 и ставит его в ряд независимо мыслящих людей, которые становились героями своего времени, таких как А. Радищев, В. Новиков, П. Чаадаев, А. Герцен, понимая пафос писа-ревского творчества, видя историческую закономерность его взгляда на мир - взгляда человека, чья творческая деятельность пришлась на период крушения революционной ситуации начала 60-х годов, но не принимая утилитаристской
позиции Писарева, подходившего к явлениям искусства с точки зрения их практической пользы для жизни, его пренебрежения к культурным ценностям, резких осуждений Пушкина и Салтыкова-Щедрина15 и высоко оценивая стремление Писарева к независимости, смелость самоанализа, открытую самокритику и, главное,
Внутренний пафос всех его статей, сводящийся к стремлению воспитать думающего, независимого человека. Писарев, по убеждению Кантора, «органически совпадал с пафосом великой русской литературы. В этом пафосе - неумирающая сила критика»16.
И. Виноградов замечал, что взгляды Д. Писарева были близки взглядам Базарова: «Мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшие суеверия нас душат...» А его рассуждения помогали лучше понять тургеневского героя: «... трудно спорить с ним, даже когда он явно как будто бы не прав. В его неправоте, как это обычно и бывает, когда логика рождается из живого, сильного и истинного чувства, все равно есть всегда некая высшая правота -правота странная, часто однобокая и несправедливая, но все равно высокая и покоряющая. И как успешно и убедительно ни доказывали вы себе, споря с ним, что его инвективы против Пушкина несправедливы и антиисторичны, а нигилизм по отношению к музыке или живописи совершенно несостоятелен, все равно вы будете неспокойно чувствовать в себе недоверчиво-строгий, этот требовательно и страстно обращенный к вашей совести писаревско-тол-стовский вопрос: а как же быть с тем горем, несчастиями, страданием, которые вот здесь, сейчас, рядом с вами, вокруг вас?.. Как быть со злом, которое множится вокруг вас, душит и давит людей, пока вы отдаетесь божественным красотам пушкинского стиха или рафаэлевских красок?.. Конечно, это то, что называется нравственным максимализмом. Но вы никуда не уйдете от жалящих вопросов этого максимализма, пока реально будет существовать общественная ситуация, его питающая»17.
К сожалению, у Писарева были не всегда достойные последователи. В «Русском слове»
появлялись и рецензии об «освежающем воздействии прозы Помяловского на публику, что было привыкла к такой “вони”, как романы Лескова». Знакомство с «выходками» «полуле-каря» Варфоломея Зайцева, заявлявшего, что «всякий ремесленник полезнее любого поэта настолько, насколько положительное число больше нуля», что «юнкерская поэзия Лермонтова пригодна для чахоточных барышень» и т.п., тоже подтверждает сложившееся явление «писаревщины», демонстрирующей неуважение к русской классике. Группа писателей-народников (В. Слепцов, А. Левитов, М. Воронов, Ф. Решетников) ощущала «дух времени» как требование показывать «злобы побольше»: «Ничего хорошего о “злополучной русской действительности” литератор этого типа писать не хотел, да, похоже, и не мог измышлять “трезвую правду жизни”»18.
Д. Писарев властвовал над умами своих современников. Н.В. Шелгунов замечал, что «...печать и читатели шестидесятых годов стоили друг друга, между ними были самые тесные умственные симпатии и что в практических выводах читатель шел дальше печати»19.
С точки зрения В. Кантора, А. Герцен увидел «в литературе залог национального пробуждения, которое может совершиться только через самокритику», и потому был уверен, что в своих произведениях «описывает не просто литературное, а революционное движение, развитие революционных идей. Иными словами, литература и искусство становятся под его пером синонимами революционной деятельности (по крайней мере, для России). В этой мысли и заключается, на мой взгляд, центр, зерно герце-новской общественно-эстетической концепции. <.. .> Существенно тут отметить генетическую связь его как личности с русской литературой, он и сам был как бы проекцией в жизнь ее стремлений»20.
А.И. Герцен пользовался заслуженным авторитетом. Он был убежден, что, в принципе, по любому серьезному вопросу не существует никаких окончательных или простых решений, и сформулировал это свое убеждение в ранних эссе о дилетантизме в науке. Исайя Берлин в своем эссе «А Remarkable Decade» замечал, что Герцен «родился с критическими наклон-
ностями ума, с качествами обличителя и преследователя темных сторон существования. <.. .> Герцен был умом в высшей степени непокорным и неуживчивым, с врожденным, органическим отвращением ко всему, что являлось в виде какого-либо установленного правила». Он был против деспотизма готовых решений и менее других склонен к огульному отрицанию21. Исследователь отмечал, что Герцен по рождению принадлежал к поколению так называемых «лишних людей», которые отличались свободным образом мыслей и действий: «Такие люди исповедуют особый род личной свободы, при котором чувство исключительности сочетается с непосредственностью и живостью ума, которому открыты необычайно широкие и богатые горизонты и доступна та особая интеллектуальная свобода, которую дает аристократическое образование. В то же самое время они оказываются на стороне всего нового, прогрессивного бунтующего, молодого, неиспытанного, того, что только рождается; их не пугают неизведанные просторы»22. Таким был Александр Иванович Герцен. По складу ума ему был близок его герой Владимир Бельтов («Кто виноват?»), который, в отличие от создавшего его писателя, хотя и был убежден в том, что «ничто в мире не заманчиво так для пламенной натуры, как участие в текущих делах, в этой воочию совершающейся истории»23, так и остался «лишним человеком», не найдя в себе силы реализовать цель: жить ради «гражданской деятельности».
Герцен сумел избавиться от многих «недугов» «лишних людей» и встать в ряды тех, кто нашел дело всей своей жизни. Он был сыном своего времени и «полностью разделял идеалы своего поколения в России, которые проистекали из все растущего чувства вины перед народом», «страстно желая сделать что-то заметное как для себя самого, так и для своей родины»24 . С нигилистами типа Базарова его роднило желание «делать дело», рационализм мышления, несогласие с тем, что какими-то аморфными абстракциями (как, например, рассуждениями о счастливом будущем) можно подменять реальную жизнь. Вероятно, ему было близко и утверждение героя Чернышевс-
кого Лопухова: «Жертва - это сапоги всмятку», когда он писал в своем сборнике «С того берега»: «Почему так ценится свобода? Потому что в ней самой заключена ее цель, потому что она то, что есть. Принести ее в жертву чему бы то ни было - это все равно что совершить человеческое жертвоприношение»25.
Философ и писатель В. Кантор так объясняет истоки нигилизма в России XIX века и, в частности, литературного нигилизма: «Давление самодержавия было столь велико, что мыслителю, желающему противостоять этому давлению, казалось необходимым (чтобы научить людей думать самостоятельно) подвергнуть разрушительной критике буквально все, включая и искусство, поскольку неизвестно до конца, что и в какой степени “заражено” рабским духом “старой” России. Писарев следующим образом формулировал свое кредо: “Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть”. За внешне эффективной и смелой фразой скрывалось, однако, неуважение к другой личности, к ее праву на отличную от писаревской позиции, на ее самостоятельность. Такой подход обнаруживает проявлявшееся порой у Писарева (и его единомышленников. - Э.Ф.) непонимание сложности исторического процесса, необходимости усвоения духовных богатств, созданных предшествующим развитием культуры во всей ее широте и многообразии, непонимание, по сути дела, приводившие критика к отрицанию личностного своеобразия. <...> Так, подвергнув позицию Пушкина “утилитарному” анализу, Писарев проглядел ведущий пафос пушкинского творчества - пафос свободы (“пока свободою горим”, “свободы сеятель пустынный” и т.п.), поскольку пушкинское понимание свободы не подходило под мерки писаревского “утилитаризма”»26, который со временем был им изжит.
Задача любого критика - уметь войти в художественный мир, созданный писателем (поэтом), мир сложный, противоречивый, подчас трагический и понять его.
Примечания
1 ШтакеншнейдерЕ.А. Дневник и записки (1854-1886). М.; Л., 1934. С. 160-161.
2 Никуличев Ю. Великий распад//Вопр. литературы. 2005. №2. С. 184.
ъВозиловВ.В. Омнизм и нигилизм: метафизика и историософия интеллигенции России. Иваново, 2005. С. 287.
4Герцен А.И. Собр. соч.: в 30т. М., 1959. Т. XVIII. С. 216-217.
5БелинскийВ.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. М., 1956. Т. XI. С. 576-578.
6 Там же. Т. ХП. С. 70.
I Там же. С. 52.
8 В этот ряд следует поставить Н. Шелгунова, Н. Чернышевского, Н. Добролюбова, которого И. Тургенев сделал одним из прообразов Базарова, считая «истинным отрицателем». Позиция их определялась не только расхождением с властью и близостью к народу, но и тем, что они находились вне социальных связей и искали свое место в общественной жизни. Их экстремизм и утопические идеи не принимали многие, среди которых были А. Герцен и М. Салтыков-Щедрин.
9Вайль П., ГенисА. Родная речь. М., 1990. С. 60.
10 Там же. С. 63.
II Писарев Д.И. Роман кисейной девушки//Его же. Полн. собр. соч. и писем: в 12 т. М., 2001. Т. 7. С. 38.
12 Там же. Т. 5. С. 334, 345, 359,369.
13 Там же. Т. 6. С. 319, 323.
ыКанторВ. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994. С. 134.
15 «Чтобы понять причины крайностей и перехлестов писаревской позиции, стоит, видимо, напоминать методологически важную мысль Энгельса, неоднократно замечавшего, что крайности русского “нигилизма” есть не что иное, как реакция на невиданный в Европе гнет азиатского деспотизма российского самодержавия» (См.: Кантор В. Указ. соч. С. 137).
16 Там же. С. 140.
11 Виноградов И. Духовные искания русской литературы. М., 2005. С. 475-476.
18НикуличевЮ. Указ. соч. С. 185.
19ШелгуновН.В., ШелгуноваЛ.П., Михаилов М.Л. Воспоминания в двух томах. М., 1967. Т. 1.С. 135. 20КанторВ. Опыт русской классики: в поисках личности. М., 1994. С. 110.
21 Берлин И. Александр Герцен II Новое литературное обозрение. 2001. № 49. С. 102.
22 Там же. С. 100.
23Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 106.
24Берлин И. Указ. соч. С. 101.
25Герцен А.И. Указ. соч. Т. IV. С. 126.
26КанторВ. Указ. соч. С. 37-38.
LITERARY NIHILISM AS A PHENOMENON OF RUSSIAN PUBLIC LIFE
IN THE XIX CENTURY
The article is devoted to the 5-year period of the literary life of Russia called «the literary nihilism». Spiritual fathers of this period were such public and literary workers as A.N. Radishchev, P.Y. Chaadaev, P. Pestel, M.A. Bakunin. The problem of “the intelligentsia nihilism” is also dwelled upon.
Контактная информация: e-mail: [email protected]
Рецензент-Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
Нигилист в русской литературе
[Определение] Нигилизм - это отрицание всего, что не доказано наукой и не имеет обоснованной научной подоплеки; опровержение "старых" истин и устоявшегося образа жизни; в некотором смысле - абсолютизированный нонконформизм.
В русской литературе нигилизм и его представители встречаются впервые лишь в конце девятнадцатого века. Это было достаточно новым и спорным явлением в русской литературе, что сразу же вызвало множество обсуждений у читателей. Самые популярные темы в нигилистических произведениях следующие: тема отцов и детей, тема любви как чувства, тема души и духовности, тема противоречия, тема дружбы. Большинство этих тем - так называемые "вечные" темы, а, следовательно, произведения, включающие в себя тему нигилизма - вечные.
Наиболее известным произведением, главным героем которого представлен нигилист, является, конечно же, роман Ивана Сергеевича Тургенева "Отцы и дети". Главный герой данного произведения - Базаров - молодой ученый, без дворянского происхождения, однако, хорошо образованный. Он не ценит в человеке качества его души, отдавая предпочтение качествам личности, весьма циничен и не верит ничему, что не доказано. Он - нигилист - человек, для которого не существует никаких авторитетов. В произведении Тургенева поставлена под сомнение такая идея, такая принципиальность. В конце самого произведения Базаров не выдерживает собственных принципов, не проходит проверку - идея нигилизма для него оказывается провальной. Таким раскладом автор хочет подчеркнуть провальность идеи нигилизма для современных реалий обыденной жизни.
Нигилизм в русской литературе имеет следующие характерные особенности:
- Строгая принципиальность и серьезное отношение к своей идее, убежденность в таковой. Эти принципы, согласно концепции нигилизма, нерушимы, а, следовательно, это означает строгое следование и соблюдение принципов теории нигилизма.
- Несмотря на строгость и жесткую принципиальность, а также, вкупе, равнодушие и презрение ко всему "антинаучному" и недоказанному, нигилизм в русской литературе является исключением и, зачастую, непригоден в быту и в реальной жизни. Даже в произведении И. С. Тургенева нигилист Базаров не проходит проверку любовью, все его принципы оказываются ложными и рушатся.
- Нигилизм - это, своего рода, нонконформизм, представляющий первые, робкие попытки неподчинения, выхода из системы. Так, исходя из этого предположения, можно сказать о том, что нигилизм, столь популярный во второй половине девятнадцатого века свидетельствовал о возникновении революционных, меритократических и социалистических политических течений в нашей стране.
Таким образом, исходя из всего этого, можно сделать вывод о том, что нигилизм - одно из основных течений и направлений в русской литературе второй половины девятнадцатого века. Нигилизм стал своеобразным символом того, что в России зарождается революция. Нигилизм в русской литературе - это отражение едва наметившихся, но уже оформившихся перемен в русском привычном укладе и строе.
Значение нигилизма в русской литературе
Как уже говорилось выше, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о начале перемен в стране. Чем еще он так знаменит и какого его значение в русской литературе в целом?
1Во-первых, нигилизм - это, прежде всего, отрицание всего, что не доказано наукой, это поклонение истине и презрение к другим истинам. Так, можно смело утверждать, что нигилизм - это первая попытка нонконформизма, смело отрицавшее старое: устои и традиции, но принимавшее новое для людей, непривычное, безоговорочно.
Во-вторых, как уже говорилось, нигилизм в русской литературе свидетельствовал о возникновении перемен в политической обстановке в России, он может быть связан с новыми политическими течениями, с образованием новых реформ и направлений. Нигилизм стал своеобразным отражением молодежи того периода: сильной, независимой, отрицавшей все, что было до этого, все, что создано предыдущим поколением. Однако, такая молодежь, на самом деле, мало что могла предложить взамен, кроме слепого отрицания. Их принципы часто рушились, отчего возникали новые идеи и идеологии. Так, нигилизм можно назвать основоположником особой идеологии и философии, базирующихся на принципах отрицания старых устоев и стремлении к лучшему будущему страны.
В-третьих, нигилизм можно смело назвать основоположником многих новых идей и течений. С появлением нигилизма молодежь больше не боялась рушить старые условии, придумывать что-то новое и более современное. Так, нигилизм является к тому же инициатором внутренней свободы человека как в творчестве, так и в поведении людей.
Таким образом, из всего вышеперечисленного можно сделать вывод о том, что нигилизм имел в русской литературе, а также культуре и истории большое значение. Именно нигилизм оказал большое влияние на формирование и развитие русской литературы, а также на возникновение новых течений и направлений в ней. Именно благодаря нигилизму родилась и получило должное распространение нигилистическая философия, ставшая в литературе отражением целой эпохи.
Так, нигилизм нес в русской литературе и культуре историческую и политическую функции, а также выполнял некоторые функции в социальных сферах общественной жизни. Нигилизм в России стал свидетельством перемен в стране, это - нонконформизм, символизирующий отход от старых, традиционных устоев общества, предпочтение их новому, современному и научному.
Благодаря нигилизму и его влиянию в стране зародились некоторые политические течения, впоследствии ставшие революционными. Исходя из всего этого, мы можем прийти к выводу о том, что нигилизм, как явление в русской литературе, имел очень большое значение как в ней, так и в культуре России, а также оказывал влияние на историю, политику, социальные сферы жизни общества и, разумеется, науку.
Слово «нигилист» в переводе с латинского буквально переводится как «ничто». Это человек, который не признает никаких авторитетов. Этот термин широко распространился в литературе и публицистике 60-х годов 19 века.
Течение общественной мысли
В России это течение получило максимальное распространение после того, как свет увидел роман И.С. Тургенева «Отцы и дети». Нигилизм проявил себя в качестве общественного настроения разночинцев, отрицавших устоявшиеся нормы морали. Эти люди опровергали все привычное. Соответственно, нигилист - это человек, который не признает ничего. Представители данного течения отвергали религиозные предрассудки, деспотизм в обществе, искусство, литературу. Нигилисты выступали за свободу личности женщины, ее равноправие в обществе, а также в определенной степени пропагандировали эгоизм. Программа этого течения была весьма схематична, а те, кто продвигал ее, были излишне прямолинейны.
Если говорить о нигилизме как о мировоззрении, то его нельзя назвать цельным. Нигилист - это человек, который отличался лишь выражением неприятия к окружающей действительности. Идеи этого общественного течения в то время выражал журнал «Русское слово».
Нигилизм до «Отцов и детей»
Как уже говорилось выше, сам термин получил распространение после того, как был опубликован роман «Отцы и дети». В данном произведении нигилист - это Евгений Базаров. У него были последователи, но об этом позже. Именно после публикации романа распространился термин "нигилизм". До этого в журналах подобные идеи назывались «отрицательным направлением», а его представители именовались «свистунами».
Для противников общественного течения нигилист - это тот, кто стремился разрушить моральные устои и пропагандировал аморальные принципы.
"Что такое Базаров?"
Именно с таким вопросом обращается П.П. Кирсанов к своему племяннику Аркадию. Слова о том, что Базаров - это нигилист, брата Павла Петровича изумили. Для представителей его поколения жизнь без принципов невозможна.
Стоит отметить, что нигилисты в литературе - это в первую очередь герои Тургенева. Наиболее ярким, конечно, является Базаров, у которого были последователи, Кукшина и Ситников.
Принципы нигилистов
Для представителей этого течения характерен главный принцип - отсутствие каких-либо принципов.
Наиболее ярко мировоззренческая позиция Базарова отражается в спорах с Павлом Петровичем Кирсановым.
Герои по-разному относятся к простому народу. Базаров считает этих людей «темными», Кирсанов умиляется патриархальности крестьянской семьи.
Природа для Евгения является своеобразной кладовой, в которой человек может хозяйничать. Павел Петрович любуется ее красотой.
Отрицательно относится главный нигилист в романе «Отцы и дети» к искусству. Чтение литературы для Базарова - пустое времяпрепровождение.
Евгений и Павел Петрович - представители разных социальных слоев. Базаров разночинец. Это во многом объясняет его отношение к народу и равнодушие ко всему прекрасному. Он представляет, насколько тяжела жизнь тех, кто возделывает землю. Русские нигилисты, как правило, действительно были разночинцами. Вероятно, этим вызвана их революционная настроенность и неприятие общественного строя.
Последователи Базарова
На вопрос о том, кто из героев был нигилистом в «Отцах и детях», можно, конечно, ответить, что учеником Базарова считал себя Аркадий Кирсанов. Кукшина и Ситников тоже выдают себя за его последователей. Однако можно ли их считать нигилистами?
Аркадий, хоть и пытается подражать Базарову, совершенно по-другому относится к искусству, природе, родным людям. Он перенимает лишь холодную манеру Базарова общаться, разговаривает низким голосом и держится развязно. Аркадий - воспитанный молодой человек. Он образован, искренен, неглуп. Младший Кирсанов рос в другой среде, ему не надо было зарабатывать себе на учебу.
Однако когда Евгений Базаров влюбляется в Анну Одинцову, то создается впечатление, что его поведение тоже несло оттенок наигранности. Конечно, он намного тверже Аркадия, глубже разделяет идеи нигилизма, но при этом он все-таки душой не мог отвергнуть все ценности. В конце романа, когда Базаров ожидает собственной смерти, он признает силу родительской любви.
Если говорить о Кукшиной и Ситникове, то они изображаются Тургеневым с такой иронией, что читатель сразу понимает: воспринимать из как «серьезных» нигилистов не стоит. Кукшина, конечно, «пружится», стараясь показаться не такой, какая она есть в действительности. Автор называет ее «существом», подчеркивая тем самым суетливость и глупость.
Ситникову писатель уделяет еще меньше внимания. Этот герой - сын трактирщика. Он недалек, держится развязно, копируя, вероятно, манеру Базарова. У него есть мечта сделать людей счастливыми, используя для этого деньги, заработанные отцом, в чем выражается неуважительное отношение к чужому труду и к родителям.
Что же хотел автор сказать таким ироничным отношением к этим персонажам? Во-первых, оба героя олицетворяют собой негативные стороны личности самого Базарова. Ведь и он не проявляет уважения к устоявшимся ценностям, которые были заложены много веков назад. Базаров также проявляет пренебрежение к родителям, которые живут лишь любовью к единственному сыну.
Второй момент, который хотел показать писатель, заключается в том, что время «базаровых» еще не наступило.
История происхождения термина «нигилизм»
Благодаря Тургеневу, понятие нигилизма получило широкое распространение, однако не он придумал этот термин. Есть предположение, что Иван Сергеевич заимствовал его у Н.И. Надежина, который в публикации применил его для негативной характеристики новых литературных и философских течений.
Тем не менее именно после распространения романа «Отцы и дети» термин получил общественно-политическую окраску и стал широко применяться.
Надо также сказать, что дословный перевод этого слова не передает содержания этого понятия. Представители течения вовсе не были лишены идеалов. Есть предположение, что автор, создав образ Базарова, выказывает осуждение революционно-демократического движения. В то же время Тургенев говорит, что его роман направлен против аристократии.
Итак, термин «нигилизм» первоначально задумывался как синоним слова «революция». Однако слово получило такую популярность, что нигилистом мог считать себя семинарист, отдавший предпочтение учебе в университете и отказавшийся от духовной карьеры, или девушка, выбравшая себе мужа по велению сердца, а не по указу родственников.
